Н. С. Лесков. «Соборяне»

Я познакомился с отцом Евстафием (Жаковым) в 1996 году в Старой Ладоге, где он восстанавливал храм Иоанна Предтечи на знаменитой Малышевой горе над Волховом.

На моих глазах храм возрождался из мерзости запустения, но всё равно, когда смотришь на давние фотографии, трудно поверить, что храм поднимался из тех руин.

В Старой Ладоге приходилось заниматься не только ремонтом. Однажды летним вечером, когда уже закончилась по-монастырски неспешная служба и отец Евстафий собирался идти закрывать двери, в храм вбежала пьяная, сильно избитая тринадцатилетняя девочка…

– Господи! – закричала она, рухнув на каменный пол. – Божья Матерь! Помогите мне!

Потом выяснилось, что девочка с трудом вырвалась из сараев на берегу Волхова, куда её затащили взрослые рыбаки и попытались изнасиловать.

С того самого вечера, занимаясь строительством и ремонтом, совершая богослужения и разыскивая благотворителей, начал создавать отец Евстафий свой «детский приход».

Он вытаскивал из подвалов заброшенных родителями староладожских детей, принимал к себе «на работу», приучал к церкви...

– Не важно, как человек приходит в церковь. Пусть дети приходят, чтобы заработать здесь что-то, – говорил он. – Ребёнок всё равно изменится в церкви. И обязательно к лучшему.

Далеко не всем прихожанам нравилось это.

– Чего ходить-то сюда деньги зарабатывать, – возмущалась одна из работающих в церкви женщин, когда я поинтересовался её отношением к «детскому приходу». – Не, не дело это у батюшки затеяно... Мыслимо ли, робят собирать... Милиция на это есть...

Отец Евстафий не слушал этих «мудрых» советов. И если чудо – возрождение храма в нищем приходе, то создание детского прихода храма Рождества Иоанна Предтечи – двойное чудо.

Очень скоро детей здесь стало больше, чем взрослых. И не только на службе. Когда завершалась литургия, дети не уходили домой, а собирались в трапезной. Усаживались за длинные столы. Помню, мы тогда попросили детей написать о том, что связывает каждого с этой церковью.

Набралась целая кипа исписанных детскими каракулями листочков…

«Я пришла в 1994 году в староладожский храм Иоанна Предтечи. Отец Евстафий иногда, когда у нас чего-нибудь нет, например понравилось платье, – купит. Порвались сапоги – думает над этим вопросом. Нету куртки или шапки – всё думает. От такой доброты и заботы тянет в храм, как магнитная волна. Но на самом деле нас всех тянет ближе к Богу...»

«Меня зовут Аня. Мне 12 лет. Я выполняю послушание в храме Иоанна Предтечи. Я уже достигла чина младшей псаломщицы. Только в этом храме я поняла, что такое настоящая церковная семья. Наши братья Артемий и Виталий и одиннадцать сестёр. Наш регент Тамара Владиславовна стала нам мамой. Вот и всё. Я бы хотела, чтобы прибавилось братьев и сестёр. И чтобы сделали высокий клирос».

«Меня зовут Ксения, мне 13 лет. Когда я пришла в храм Иоанна Предтечи, я не знала, как молиться и даже креститься не умела. Я узнала отца Евстафия. Мне нравится ходить в храм на службу. Я завела здесь хороших друзей. А вообще лучше храма и веры в Бога нету ничего лучше».

...Старую Ладогу, когда храм был окончательно восстановлен, отцу Евстафию пришлось покинуть. Услышав, что он покидает их, все дети в храме заплакали...

Самому иеромонаху Евстафию, прибывшему к новому месту службы, было не до слёз – храм Равноапостольной княгини Ольги в усадьбе Михайловка под Стрельной являл собою тонущие в грудах мусора развалины.

После войны здесь размещалась птицефабрика, потом делались попытки перестроить церковь под спортивную базу… Переустройства и перестройки кончились тем, что своды алтаря обрушились, кровля галереи оказалась содранной, каменный пол обвалился…

Поднять без помощи государства этот ГИОПовский памятник архитектуры было нереально. Не приходилось рассчитывать и на материальную помощь епархии…

Тем не менее отец Евстафий поставил посреди руин крест, как он делал это и раньше в трёх восстановленных им церквях, и в храме Равноапостольной княгини Ольги начались церковные службы. Помню, мела позёмка по полу храма, у стен, поблёскивающих разводами льда, надувало сугробы снега, и особенно проникновенно посреди руин звучали слова проповеди: «Пилат спросил у Христа: "Что есть истина?” – и Спаситель не ответил ему, потому что Он Сам и был ответом на этот вопрос. Господь Сам – Истина, Сам Путь, явленный нам во всей полноте»…

Слушая глуховатый голос иеромонаха Евстафия, словно рождающийся из церковных руин, вспоминались слова Спасителя: «Где трое соберутся во имя Мое, там и буду Я», вспоминаешь, что Святая Церковь и есть Истина.

И случилось чудо. Поднялся из руин храм. Смотришь сейчас на восстановленный храм и думаешь: что же тогда восстановление храма, если не постижение истины? По этому пути уходила Россия сама от себя, по этому пути она возвращается к себе...

Николай КОНЯЕВ

Бесприютный ангел Шлиссельбурга

   Каждому православному храму при его освящении придаётся ангел-хранитель, который с этой минуты не отходит от алтаря – даже если от храма ничего не осталось. Ангел есть дух и в этом качестве невидим – а жаль. Интересно, как выглядел бы хранитель храма Рождества Иоанна Предтечи в крепости Орешек, если бы обрёл плоть? Носил бы тюремную робу, мундир или окровавленную гимнастерку?

В 40-е годы XIX века, когда Иоанновский собор был построен, в крепости  размещалась Шлиссельбургская политическая тюрьма, и в храме причащали тюремщиков и отпевали казнённых. Во время Великой Отечественной всё было ещё более сурово. Орешек расположен на острове в истоке Невы, и всю блокаду гарнизон крепости героически её оборонял, прикрывая Дорогу жизни. На самой высокой точке бойцы упорно поднимали красный флаг, немцы пытались сбить его артиллерийским огнём, а наши снова поднимали. Самой же высокой точкой была колокольня собора.  

После войны крепость стала музеем. Её частично восстановили, частично музеефицировали как есть, на манер сталинградского «дома Павлова». Собор именно «музеефицировали» – то есть, оставили в руинах. Отчасти этим его и спасли – к чему в то время нужен был собор? Картошку хранить? В 80-е годы вроде бы даже проводилась какая-то консервация, хотя по внешнему виду и не скажешь. Более того, внутри развалин каким-то образом оказался бронзовый памятник защитникам крепости – аккурат перед алтарем. Зачем его там ставить, почему не во дворе, на виду? По-видимому, это то, что называется тайной творчества. 

Перед лицом этой непостижимой тайны и оказался назначенный в 2010 году настоятелем собора игумен Евстафий (Жаков), и незримо стоящий за его плечом ангел. С одной стороны, согласно закону, храм должен быть передан Церкви. Правда, передавать следует «цивилизованно», и если там расположены музеи, то не слишком спешить. Так, как происходит в Исаакиевском соборе, где по праздникам проходят службы, а в остальное время работает музей. Но в Орешке ситуация другая: ведь чтобы служить в храме, его надо восстановить, а в этом случае он перестанет быть мемориалом. Поэтому против восстановления возражают как руководство музея, так и ветеранские организации.
«Музей говорит: не смейте думать о том, чтобы покуситься на развалины храма, – говорит о. Евстафий. – Это свидетельство героизма советского солдата. Ветераны говорят: не смейте переносить монумент». 

Умом Россию, конечно, не понять. Что убудет от монумента, если его поставить во дворе? Почему развалины священны, а храм, где будут возноситься молитвы – нет? В крепости и без храма –  развалин не на один «дом Павлова». Хорошо ещё, что в 40-е годы логика была всё же другой – доблесть доблестью, а Ленинград и пригороды восстанавливали в изначальном виде.
Выходов из этого положения два. Либо дождаться, пока священные развалины рухнут сами по себе, засыпав кирпичами монумент, и спокойно отстроить всё заново – но не факт, что это произойдет при жизни игумена Евстафия, он всё же далеко не молод. Либо ввязаться в тягомотный судебный процесс, который, скорее всего, закончится тем же самым и в то же время.
Однако игумен Евстафий – человек, известный неординарной жизненной позицией (несколько лет назад он повесил в своём храме иконы преподобной Матроны Московской, на которой был изображен Сталин, и мученика Евгения Родионова, 19-летнего пограничника, убитого чеченцами за отказ отречься от православной веры). И теперь несгибаемый игумен остался верен себе. Он придумал совершенно невероятный проект: выстроить вокруг руин еще один храм… из стекла! Как бы заключить развалины в стеклянный футляр в форме полноценного храма, с куполами и крестами. Саму церковь восстановить внутри и, раз нельзя выносить из алтаря монумент – оставить его там, а перед ним выстроить ещё один, крохотный алтарь, где поместится один лишь престол. «Я выхожу из алтаря, – говорит отец Евстафий, – прохожу мимо воинов и, восстав, как феникс из пепла, служу…»
Абсурдно? Но пусть лучше так, чем нынешние неприкосновенные развалины с памятником внутри, над которыми незримо стоит бесприютный ангел. По крайней мере такого храма, точно нигде нет, и приток туристов Шлиссельбургу гарантирован, да и верующие не оставят его без внимания и подношений, которые позволят решить проблему с регулярным мытьём стеклянного сооружения. А может быть случится чудо и, узрев проект игумена, местные чиновники просветлятся духовно и дадут разрешение на воссоздание храма.